Диалоги о ксенофилии [СИ] - Мария Ровная

– Что ж… Бэрил, мнение кольца.

– Мы будем счастливы жить с юными жёнами и умереть за них, леди домина, – отбарабанил Бэрил явно готовую ритуальную формулу.

Властительная Мать неторопливо вздохнула во весь свой внушительный бюст.

– Ваши юные жёны не слишком юны, малы ростом, одна из них худа и узкобёдра, а другая изувечена. Все ваши доводы, Эбстерхиллы, сводятся к одному-единственному слову, давно забытому на Полаксе и потому оставшемуся непроизнесённым. Идёмте, милочки, вам надо отдохнуть с дороги.

Она взмахом руки отослала мужчин и повела земных леди во внутренние покои.

– Мне кажется, леди домина, никто из Эбстерхиллов не произнёс слова «любовь» не оттого, что забыл его, а из любви к Вам, – сказала Анна, будто тронула Властительную Мать мягкой кошачьей лапой.

– Чтобы не вызвать у Вас обиды и ревности, – подхватила Дарья.

– Нет, милочки – кстати, называйте меня Фирузой. Я только Властительная Мать, но никогда не была любимой женой. На Полаксе это не принято. Долг мужчин – заботиться о женщине. Долг жены – рожать ядру рода детей. Она не позволит себе питать к мужьям пылкие чувства или отдавать кому-либо из них предпочтение. Не смущайтесь, милочки, я просто вам завидую, – она улыбнулась без тени зависти, благожелательно и спокойно.

– Рожать ядру рода? – переспросила Анна.

– Разумеется. Кто же захочет зачать от человека кольца? Зачем плодить тупиц, милочки? И от ядра-то не всегда рождаются достойные ядра. Вот ваши спальни. Вам нужен помощник, леди Анна…

– Нет-нет, спасибо, – хором запротестовали подруги.

– Что ж, привыкайте к Полаксу.

Смежные спальни выходили в зимний сад с круглым бассейном. В красном свете чужого солнца земные растения выглядели диковато.

– Да, – одобрила Дарья, нюхая жасмин. – Женщины на Полаксе устроились неплохо.

– Если не считать непрерывных супружеских обязанностей. Блинд, расстегни ремень. Ах, черепаха…

Анна рванула зубами застёжку куртки.

– Что ты хочешь: медовый месяц, – примирительно сказала Дарья, раздевая её.

Анна фыркнула, как рассерженная кошка, прыгнула в бассейн и скрылась под водой. Дарья в чём была, не вспомнив даже о кожном дыхании юэнсинов, плюхнулась за ней. Анна уже плыла навстречу – медленно, неловко, но плыла. Дарья выволокла её на поверхность.

– Ты чего? – оторопела Анна. – Ашатн, пусти волосы!

– Откуда я знаю, что ты можешь плавать? – Дарья внезапно разрыдалась, вцепившись в неё. – Я думала, ты утонешь! Да отстань, Ашатн!

– Привет! Я тебе что, совсем обрубок?! Дашенька…Солнышко моё, успокойся, – на три тона ниже заворковала Анна, ластясь к подруге. – Стоит ли волноваться из-за такого пустяка? Даш, я нормальный, совершенно здоровый человек, ну немножко разукомплектованный…

– Ну и словечко! – невольно засмеялась Дарья.

– Да и утонула бы, так тоже невелика потеря.

– Я тебя выпорю!

– Валяй. Тем более, что я не смогу дать сдачи. Только сначала разденься и выкупайся, как следует. Вода чудесная. И забери свою собаку! А то я на неё Фильку натравлю!

– Чудище обло, огромно, озорно, тризевно и лаяй! – переливчато отозвалась Филира из зарослей олеандра.

– Интересно другое, – задумчиво заговорила Анна через полчаса, присев на тёплой мраморной лестнице, ведущей из бассейна. – Эбстерхиллы в один голос пели, что вампиры предвещают несчастья и похищают людей.

Дарья села рядом и принялась по частям отжимать волосы.

– Адова работа, – посочувствовала Анна.

– Не отвлекайся. Что интересно?

– На этот раз вампиры прилетели после исчезновения этого… м-м… Ленарда. Возникают вопросы. Единственный это случай? Или, может быть, твои муженьки путают последовательность событий? И вампиры всегда прилетают после, а не до исчезновения человека? А может, их появление вообще не коррелирует с исчезновениями? И, наконец, если после, то, может быть, и вследствие?

– Разве такое возможно: чтобы все как один перепутали, что за чем было?

– Вполне. Уж больно они впечатляют, эти вампиры.

– Да-а. Поражают воображение.

– Трудно удержаться от искушения связать их с каким-нибудь грозным событием. А до или после, где причина, где следствие – обыденное сознание не обременяет себя такими частностями.

– Ага. А у всех полаксиан, значит, обыденное сознание.

– Да хорошие они, твои Эбстерхиллы, замечательные, лучше не бывает. Особенно Кайс.

– Кстати, Ась, почему ты назвала вампиров братьями?

– Я? Когда?

– Ну, когда опять с Кайсом грызлась.

– Хм… – Анна в недоумении пожала плечами. – Понятия не имею. Наверное, в полемическом раже.

– Я всегда говорила, что ты скрытый эмпат! Ася… Я опять тебя ударила? Асенька, ты скажи, о чём лучше не упоминать, я не буду.

– Нет-нет, что ты, – улыбнулась Анна. Дарья хотела обнять её за плечи, но Анна сжалась и слегка отстранилась, не давая прикоснуться к культям. – А что? Почему ты спросила?

– А то, – Дарья встала и обрушила сверху («Ну, держись, ксенопсихолог! Я тебе покажу обыденное сознание!»), – что у двоих из пяти вампиров были гуманоидные, человеческие ментальные ауры. В точности.

Анна медленно поднялась, по-детски открыв рот.

– Ты уверена?

– Н-ну!

– А у остальных?

– У тех сложнее связи… Другие уровни… м-м… Не знаю, как объяснить.

– Даш, – тающим голосом спросила Анна, – а Ленарда среди них не было?

– Среди кого? – не поняла Дарья.

– Да среди вампиров, Господи!

– Здрасьте, приехали, – после паузы молвила Дарья. – Люди превращаются в вампиров, что ли?

– А что?

– С какой стати?

– Эволюция, – с умным видом объяснила Анна.

– Асик, это уж ты чересчур. Хотя…

Дарья задумалась.

– Может, они как-нибудь называли друг друга? Или себя? – не отставала от неё Анна.

– Ась, ты слишком много хочешь. Эмпаты – не телепаты.

– Слабаки, – отыгралась Анна. – Постой, но тогда получается, что на Полаксе нет ни одного эмпата?

– Почему нет? Есть. Вампиры.

– Ах, даже так? Но не люди…

Ашатн вскочила и заворчала, вздыбив холку. К бассейну приближались Эбстерхиллы. Но в каком виде!…

Полуобнажённые, с венками на головах, со свирелями и барабанами… Они грянули какую-то варварскую, пьяняще разнузданную мелодию, окружили женщин, вмиг просушили им волосы, опутали украшениями, как новогоднюю ёлку – только Анна взглядом запретила Орку менять ей серьги – и на собственных плечах, передавая друг другу драгоценную ношу, принесли в просторный зал глубоко под землёй. Горячий алый свет, стереопортреты предков на увитых плющом стенах, охапки роз в ведёрных серебряных вазах, Властительная Мать во главе огромного, рассчитанного на сотню Эбстерхиллов стола, искрящегося золотом и хрусталём приборов. Пробочный салют и метель розовых лепестков.

После первой перемены, тостов и приветственных кличей юным жёнам, новой крови, новой жизни Эбстерхиллов музыка вихрем подняла мужчин и Дарью из-за стола, понесла по мозаичным плитам в бешеном танце: ритмичный грохот сандалий, взлёт в горячих сильных руках, дурманное кружение, смех, восторг желания в глазах – синих, серых, карих, чёрных… Анна осталась подле Фирузы, ведя светскую беседу – явно целенаправленно, по выбранному ею пути: Дарья хорошо знала это её выражение учтивого, собранного внимания. Но длился разговор недолго. К Анне подошёл Орк. Она при первых же его словах побелела, обдала его надменным недоумением. Минуты три Дарья колебалась: пойти к ней на помощь или положиться на деликатность «неженки» Орка? А когда снова нашла глазами Анну, та кружилась с Орком, злая, весёлая и невозможно красивая.

– Леди! Что тебя заботит?

Дарья улыбнулась Дону, тряхнула головой, разлив по плечам перевитые жемчужными нитями волосы.

– Извини, я прослушала. Что ты говорил?

– Правда ли, что твоё солнце маленькое, золотистое и горячее?

– Правда.

– Оно в твоих жилах, леди.

– Сейчас в моих жилах шампанское, – рассмеялась Дарья.

Музыка кружила их, как ураган шлюпку. Шедир запел – и тринадцать лужёных мужских глоток подхватили:

Позабудь печали, брат!

Жизнь не ведает утрат.

Смерть – мгновенье, вечен мир,

вечен мира светлый пир.

Возвращайся к солнцу, небу,

слову, музыке и хлебу,

соку виноградных лоз,

запаху цветущих роз,

пей и пой, коня седлай,

пса любимого ласкай,

с другом говори до ночи,

погляди в девичьи очи,

перед женской красотою

вспыхни Новою звездою,

обезумей от любви

и живи, живи, живи!

Волна музыки вынесла Дарью, Дона, Аяна и Джошуа из тесного зала. Чередою комнат, простреленных сквозь окна-бойницы пурпурными полосами света, мимо колонн, немых статуй, фонтанов, строгих картин, базук у окон, в одуряющее жасминно-олеандровое благоухание зимнего сада. И мохнатая зелёная шкура неведомого зверя в зарослях страстоцвета, и шорох потревоженной листвы, и гулкий бой сердца в висках…